Помню, что именно с этого куска текста и началась моя любовь к текстам Пелевина Виктора Олеговича) — Ты, Петька, прежде чем о сложных вещах говорить, разберись с простыми. Ведь <мы> — это сложнее, чем <я>, правда? — Правда, — сказал я. — Что ты называешь <я>? — Видимо, себя. — Ты можешь мне сказать, кто ты? — Петр Пустота. — Это твое имя. А кто тот, кто это имя носит? — Ну, — сказал я, — можно сказать, что я — это психическая личность. Совокупность привычек, опыта: Ну знаний там, вкусов. — Чьи же это привычки, Петька? — проникновенно спросил Чапаев. — Мои, — пожал я плечами. — Так ты ж только что сказал, Петька, что ты и есть совокупность привычек. Раз эти привычки твои, то выходит, что это привычки совокупности привычек? — Звучит забавно, — сказал я, — но, в сущности, так и есть. — А какие привычки бывают у привычек? Я почувствовал раздражение. — Весь этот разговор довольно примитивен. Мы ведь начали с того, кто я по своей природе. Если угодно, я полагаю себя: Ну скажем, монадой. В терминах Лейбница. — А кто тогда тот, кто полагает себя этой мандой? — Монада и полагает, — ответил я, твердо решив держать себя в руках. — Хорошо, — сказал Чапаев, хитро прищуриваясь, — насчет <кто> мы потом поговорим. А сейчас, друг милый, давай с <где> разберемся. Скажи-ка мне, где эта манда живет? — В моем сознании. — А сознание твое где? — Вот здесь, — сказал я, постучав себя по голове. — А голова твоя где? — На плечах. — А плечи где? — В комнате. — А где комната? — В доме. — А дом? — В России. — А Россия где? — В беде, Василий Иванович. — Ты это брось, — прикрикнул он строго. — Шутить будешь, когда командир прикажет. Говори. — Ну как где. На Земле. Мы чокнулись и выпили. — А Земля где? — Во Вселенной. — А Вселенная где? Я секунду подумал. — Сама в себе. — А где эта сама в себе? — В моем сознании. — Так что же, Петька, выходит, твое сознание — в твоем сознании? — Выходит так. — Так, — сказал Чапаев и расправил усы. — А теперь слушай меня внимательно. В каком оно находится месте? — Не понимаю, Василий Иванович. Понятие места и есть одна из категорий сознания, так что: — Где это место? В каком месте находится понятие места? — Ну, скажем, это вовсе не место. Можно сказать, что это ре… Я осекся. Да, подумал я, вот куда он клонит. Если я воспользуюсь словом <реальность>, он снова сведет все к моим мыслям. А потом спросит, где они находятся. Я скажу, что у меня в голове, и: Гамбит. Можно, конечно, пуститься в цитаты, но ведь любая из систем, на которые я могу сослаться, подумал вдруг я с удивлением, или обходит эту смысловую брешь стороной, или затыкает ее парой сомнительных латинизмов. Да, Чапаев совсем не прост. Конечно, есть беспроигрышный путь завершить любой спор, классифицировав собеседника, — ничего не стоит заявить, что все, к чему он клонит, прекрасно известно, называется так-то и так-то, а человеческая мысль уже давно ушла вперед. Но мне стыдно было уподобляться самодовольной курсистке, в промежутке между пистонами немного полиставшей философский учебник. Да и к тому же не я ли сам говорил недавно Бердяеву, заведшему пьяный разговор о греческих корнях русского коммунизма, что философию правильнее было бы называть софоложеством? Чапаев хмыкнул. — А куда это вперед может уйти человеческая мысль? — спросил он. — А? — растерянно сказал я. — Вперед чего? Где это <впереди>? Я решил, что по рассеянности заговорил вслух. — Давайте, Василий Иванович, по трезвянке поговорим. Я же не философ. Лучше выпьем. ЧиП Виктор Пелевин

Теги других блогов: литература философия Пелевин